Джо нет с нами вот уже больше 30 лет… Я родилась через 19 лет после его смерти.
Поэтому, когда мама, впервые поставила при мне старую кассету с записями его
песен – самого прекрасного и незабываемого, что у меня есть! – она сказала:
"Он умер. Его больше нет". Так просто и так понятно. Пятилетняя
девочка воспринимает любую, даже самую горькую истину, как должное – да, он
умер, его больше нет. Ни слез, ни грусти – ничего. Он умер. Уже спустя годы,
когда стала прислушиваться к нему с большим вниманием, услышала те песни,
которые затронут душу любого, одна из них – "Et lamour s'en va".
Первый раз... Каждый из нас, запомнил те впечатления от этой песни в первый раз.
Меня трясло, как в лихорадке. Я дрожала с головы до ног, и мороз шел по коже.
Хотелось завыть белугой, застонать, крикнуть в пустоту: "Нет" Не
уходи! Любовь здесь, она не исчезла, останься и ты, не ищи ее! Она
здесь!!!". Но, ни одной слезы не скатилось по холодной и белой, как первый
снег щеке. Глаза были сухими, как будто все слезы закончились и остались лишь
боль, не смягченная рыданиями.
С детства мне хотелось увидеть во сне тех, кто мелькал на экране или в любимых
книгах. Джо Дассен ушел в никуда – детская память, увы, коротка и неблагодарна.
Легкомысленная 10-яя девчонка забыла, с каким восторгом она подпевала его
песням, не чувствуя мотива, не зная слов, не понимая смысла... Но однажды ее
отец взял в машину новенький магнитофон и, переслушав все кассеты вплоть до
того, что они начали стираться, откопал на дне пыльного ящика старые забытые
всеми песни. Перед его глазами пролетели лучшие минуты его юности. Да, это были
70-е годы, когда 14-ие мальчишки, отправившиеся в своеобразное турне по городам
России просыпались, а иногда и засыпали под его песни... Все это было и не
вернется никогда...
На следующий день, вся небольшая семья ехала в своем новом авто и слушала этот
бархатный, немного хрипловатый голос, в котором столько переливов – от самых
нежных и тихих, до срывающихся в крик отчаяния и боли. Невозможно описать его
голос, наш скупой язык не предусмотрел этих неуловимых неосязаемых оттенков,
которыми можно было бы передать этот незабываемый баритон...
И вот, Джо Дассен вернулся. На короткую память девочки нашло озарение – да, это
Он!
Но вернемся ко снам. Желаемые сны я не видела совсем. Но нельзя сказать, что я
не перелетала в мир сказок, триллеров, фэнтези – всего понемногу.
На 11-м году в жизни вновь появился Джо. Почему же он не придет во сне и не
скажет: "Привет, как дела?.. Я скучал по тебе..."? Ссоры с родителями,
недомолвки, непонимание – все это только обостряло желание увидеть его. Почему я
не могу встретить его в темной аллее какого-нибудь парка, сесть с ним на скамью,
спросить его, хорошо ли ему там, слышит ли он меня, когда я разговариваю с ним,
чувствует ли мою боль, когда мне тяжело?
Это были ужасные дни. Каждую осень, несколько лет подряд – ссоры, скандалы,
крики, побои. И только Джо рядом, рядом его добрая улыбка, рядом его мягкий
спокойный взгляд... Боль обид ослабевает – остается лишь он. Его песни, его
голос, его образ.
Но вот пришло лето этого года. Я не публикую своего имени потому, что мне
стыдно рассказывать о своем обычном комплексе. Моя ужасная кожа досталась мне по
наследству от обоих родителей. С такими дерматологическими проблемами не
сталкивалось большинство косметологов, которых я посетила. Мне делали самые
всевозможные пилинги: вплоть до того, что кожа покрывалась черными ожогами,
которые сходили несколько недель. Что самое ужасное, в это время мы с мамой
отдыхали в украинском санатории. Каждый вечер на улице гремела музыка, вся
молодежь спешила на дискотеки. Как же мне хотелось присоединиться к ним! Но я не
могла даже поднять голову и посмотреть им в глаза – настолько мне было стыдно.
По моему возвращению начались веселые дружеские компании. Девушки флиртовали с
парнями, те, ухаживали за моими подругами. Многие девочки по секрету
рассказывали мне о своей первой любви, и как это обычно бывает – первой печали.
Все это, почему-то совпало в один день – именно тогда по мне был нанесен
основной удар: я прыщавая, некрасивая, на которую раньше всех начали
заглядываться ребята – теперь никто и ничто, никому не нужна.
Здесь начинается все самое интересное. Я пришла домой, едва сдерживая слезы.
Моя мама не могла не заметить, что еще вот-вот и я разрыдаюсь.
- Что с тобой? Что случилось?
- Ничего, просто я наверно на всю жизнь останусь такая же, как сейчас, не
такая, как они! Никому не нужная, никем не любимая! Меня никто не понимает и не
желает понимать! Они никогда не принимали меня, никогда не дружили – только
тогда, когда надо было списать русский, или алгебру, или французский! А теперь,
они, здороваясь со мной, сначала смотрят на мои прыщи, потом ухмыляются, и
только тогда говорят: привет...
- А-а-а! Я поняла! – говорит моя мудрая мама. – Я все понимаю, милая... -
Внезапно ее жалостливое лицо начинает излучать молнии, а голос гремит, как гром:
А я! А я не говорила тебе? Не предупреждала? Следи за своей кожей, а то станешь
страшнее Квазимодо? А?!
Ее тоже можно понять. Она много выстрадала из-за меня. Но сейчас у меня нет
желания обдумывать свою вину, я занята лишь своей обидой. Я вяло иду в комнату,
падаю на диван, и – захлебываюсь от рыданий. Минут через 5 входит мама – уже
остывшая и искренне меня жалеющая.
- Ну успокойся, успокойся! Все будет хорошо. Мы вылечим твою кожу, походишь
еще в косметологию. Хочешь, будем делать тебе маски? Только не плачь!.. Ну, ты
обещаешь больше не плакать?
Я молчу. По моим щекам текут слезы, но я сдерживаюсь от новых всхлипов – мама
не должна знать, как мне больно. Минут через 10 я уже улыбаюсь и говорю нарочито
бодрым голосом:
- Все будет хорошо, мама. Это не самое страшное в жизни. Вот пойду в школу в
сентябре – буду самой лучшей ученицей! Обещаю!
Мама улыбается и треплет меня по щеке:
- Да, я верю в тебя, моя девочка. Ты и так всегда была лучше всех! Только
больше не серди учителей, они этого не любят – мама смеется и уходит.
Вот еще совсем немного, и передо мной откроются тайны, доселе непонятные моему
детскому разуму... А пока...
Я осталась одна. Вцепилась зубами в край одеяла – и слезы потекли с новой
силой. Я не могла даже вздохнуть – горло сдавил внезапный спазм. Рука сама
потянулась к плееру – там Джо, он утешит... Только он...
И вот эти слова, которые согревают меня в такие минуты: "Тебе, ведь ты
красавица. Тебе, ведь ты есть у меня...". А дальше песня за песней, мелодия
за мелодией, радость за грустью... Но голос все тот же – самый прекрасный в
мире, самый обвораживающий! Какая разница, кто еще слушает тебя в эти минуты –
сейчас ты поешь только для меня. Только для меня – ведь я верю в это, я знаю и
чувствую это. Ты видишь и слышишь меня, ну и пусть я не видела тебя во сне! Ну и
пусть... Ну и пусть...
Летняя кухня. Джо, опираясь на одно колено, чистит крупную картофелину. На нем
яркая рубашка – в красную и белую клетку с тонкой синей полосой. Он смеется
чему-то, и я вижу его ослепительно белые зубы. Судя по всему, наш ранее начатый
разговор легко и беззаботно продолжается. В память западает его фраза: "А
что значит "редко"? Я не понимаю". Я почему-то начинаю
запинаться, не в состоянии объяснить столь простое слово – я подсознательно
боюсь: а вдруг он уйдет, исчезнет, если я скажу что-нибудь не то? Робко
взглядываю на него – и с души словно падает камень – так легко мне становится
от этого теплого взгляда! "Понимаешь, "редко", это все равно, что
"нечасто". Вот например, дядя Дима (сосед) редко ездит на своем
"Форд... (тут я забываю название машины) Форд Фюржене" (имелась в виду
машина "Форд Фьюжен", но ее привчное название напрочь вылетело из
головы. "А-а-а! Понятно" – и он улыбается.
Провал. Я и еще несколько ребят стоим перед кем-то. Но этот "кем-то"
куда-то исчезает. Остаемся только мы. Слева от меня – двое мальчишек. Сразу
видно – драчуны. Тот, который стоит ко мне ближе, повернут в профиль – я вижу
его алую от угрей щеку. Точь-в-точь такую же, как у меня! Я непроизвольно
вздрагиваю и вспоминаю, что ничем не лучше его. В голове сумбур, я не успеваю
опомниться, как вдруг мальчишка бьет меня наотмашь! Я роняю какие-то не то две
тетради, не то книги, грабли и еще что-то. И вдруг меня пронзает мысль: там, под
этими разбросанными вещами, лежит... Лежит... Не медля ни секунды, я опускаюсь
на колени рядом с бесформенной кучей вещей, тщательно перетряхиваю ее, и под
тетрадями нахожу диск Джо (точь-в-точь такой же, как тот, который лежит в моей
комнате. Помните известное фото Джо с гитарой, которое обычно красуется на всех
его дисках и кассетах? Вот это оно и есть). Я встречаюсь с ним глазами и, вновь,
- темнота...
Мы с Джо идем совсем рядом. Где? Не знаю точно – это похоже и на мой двор, и на
пустырь и на неземное пространство – даже на пустоту. Я вижу нас сзади. Джо все
в той же рубашке, обнимает меня за плечи и смеется – я вижу его в профиль. Та же
улыбка, тот же смех... Я слегка касаюсь его рукой чуть ниже плеча – где-то
посередине лопатки. Это чувство невозможно передать – мы идем, и в то же время
нет, я вижу свой дом – и он пропадает, как будто его и не было... Но вдруг
чувство чудесной расслабленности проходит – на языке вертится мучительный
вопрос: почему ты больше не поешь свои песни? Почему? Я пытаюсь спросить – и не
могу. Язык не слушается меня. Я просто молча и вопросительно смотрю на него. Джо
смеется, как будто прочитал мои мысли, но тоже молчит. Проходит несколько
томительных минут, а мы все так же идем или летим неизвестно куда – может быть в
родной дом, а может в неизведанные дали, к звездам, планетам, солнцу...
Этот сон я видела за неделю до 33-й годовщины смерти Джо – с 13 на 14 августа
2013 года.
Меня заставляет задуматься одна вещь: неужели я так и не привыкла за эти годы,
что Джо... мертв? Или просто мы были с ним в одной реальности, в одном
измерении, где нет живых и мертвых – на "Нейтральной" территории? Да,
впрочем, важно ли это? Теперь я точно знаю одно: Джо слышит, видит и знает
меня.
P.S. 20 августа я поставила в церкви свечу за самого дорогого для меня человека
на свете – Джо Дассена.
|